Обычно она спала в почтовом отделении на Пятой улице. Я ощущал ее запах прежде, чем подходил к входу, где она спала, стоя рядом с телефонами-автоматами. Я вдыхал запах мочи, просачивавшийся через слои ее грязной одежды, и запах гниения из ее почти беззубого рта. Если она не спала, то бормотала что-то несвязное.
Когда же в шесть вечера почта закрывалась, бездомную выгоняли на улицу, и она сворачивалась на тротуаре, разговаривая сама с собой; ее рот широко раскрывался, словно снятый с петель, а ее запах смягчался легким ветерком.
Однажды в День благодарения у нас осталось так много еды, что я упаковал ее, извинился перед родными и поехал на Пятую улицу.
Был холодный вечер. Ветер гнал по улицам опавшие листья, и прохожих не было видно: все, за исключением нескольких несчастных, находились в теплых домах. Я знал, что найду ее.
Ее наряд оставался неизменным даже летом: теплая шерстяная одежда скрывала ее старое сгорбленное тело. Ее жилистые руки сжимали драгоценную тележку для покупок. Она присела около железного забора перед площадкой для игр рядом с почтой;
Почему бы ей не выбрать другое место, более защищенное от ветра?— подумал я и решил, что она была настолько сумасшедшей, что у нее даже не хватало разума устроиться где-то у входной двери.
Я остановил свою сияющую машину на обочине, опустил стекло и сказал:
— Мамаша… вы… — Я сам был шокирован вырвавшимся у меня словом. Но именно так я ее воспринимал, сам не знаю почему. Я повторил: — Мама, я принес вам кое-что поесть. Вы не откажетесь от индейки и яблочного пирога?
При этих словах старая женщина взглянула на меня и произнесла ясно и отчетливо, причем оба ее нижних зуба сильно качались, когда она говорила:
— О, большое спасибо, но сейчас я сыта. Почему бы вам не отдать еду тому, кто действительно в этом нуждается?
Слова звучали отчетливо, и держалась она любезно. Затем ее голова скрылась в лохмотьях, словно она раскланялась со мной.
Бобби Пробштейн, по книге «Куриный бульон для души»
